Колокол – самый богатый в смысле тембра инструмент. Это связано с тем, что каждая часть колокольного тела имеет свой голос, удар рождает не одну ноту, а сложнейшее созвучие многих и многих нот. Можно не уметь слышать в колокольном звоне отдельные компоненты, но всё равно "состав" звука будет очень влиять на впечатление. В зависимости от сплава, размера, формы, колокол может быть ярким или глухим, нежным или жёстким, напористым, глубоким, едким, тёмным, светлым... Разнообразие очень велико. А колокольному мастеру нужно уметь разобраться, отчего именно так, чего слишком много, чего не хватает. Понять, обдумать, попытаться исправить...

В первой половине ХХ века жил в России человек, который испытывал к колоколам даже не любовь, а какое-то необыкновенное сродство, которое необходимо требовало, чтобы он думал только о колоколах, слышал только колокола и жил только ими. Он был, кажется, совершенно "не от мира сего", всё, что не касалось колоколов, его не интересовало. Ещё в детстве от звука далёкого благовеста он мог потерять сознание во время прогулки… Имя этого исполнителя и композитора, ярого поклонника и теоретика колокольного искусства — Константин Константинович Сараджев. К. К. Сараджев

Он знал наперечёт колокола всех колоколен Москвы. Он составил перечень всех колоколов Москвы и Московской области, выписав для каждого из них на нотных линейках тоны, составляющие его звук. Десятки и десятки компонентов!

Но самое главное – он сам играл, регулярно звонил на колокольнях Москвы. Сам придумал, разработал систему верёвок и цепей для управления; сочинял музыку – и сам же исполнял ее. Сотни слушателей собирались внизу каждый раз. Для того, чтобы понять гениальность музыки, не нужно было феноменального слуха. Но записей концертов К. Сараджева не сохранилось. Память о них живет в воспоминаниях современников.

«Большой колокол – как гром, средние – как шум лесов, а самые малые – как фортиссимо птиц. Оживший голос природы! Стихии заговорили! И всем этим многоголосием правил человек, державший в руках струны голосов, организуя их в чудесную гармонию радости! Кульминация всех слуховых ощущений, человеку доступных. Многозвучный тембр колокола, звуковое ядро и как бы хор согласных звуков вокруг основного. Неизъяснимое наслаждение слуха!» (А. И. Цветаева)

Возможно, подвижничество К. Сараджева помогло сохранить некоторые ценные колокола. Не раз он обращался с ходатайствами о их спасении.

«Я, тов. Сараджев Конст. Конст., убедительнейше прошу обратить внимание на это мое показание:

Являясь работником по художественно-музыкально-научной части, притом композитором и специалистом по колокольно-музыкальной отрасли, я, как знаток всех колоколов, колоколен г. Москвы и ее окрестностей (374 колокольни), считаю своим величайшим долгом обратиться со своей весьма крупной просьбой в области колоколов, имеющей колоссальнейшую художественно-музыкальную ценность и притом же и научную, а именно:

Прошу иметь в виду такие-то 98 колоколов, находящиеся на таких-то 20-ти колокольнях г. Москвы, перечисленных тут же; каждый из этих колоколов носит название номера, под каким находится он на данной колокольне. Здесь я указываю, на какой колокольне который именно колокол необходим мне. Примите тоже во внимание то, что сущность этих колоколов, в смысле их звучания, является крупнейшею, своеобразно-оригинальнейшею в области музыки, и как в науке о таковой, и как в искусстве, представляя из себя величайшую художественно-музыкально-научную ценность, они никак, ни под каким видом не должны быть подвержены уничтожению! К. К. Сараджев».

К. Сараджев, несмотря на все свое новаторство, был верным продолжителем национальной традиции. Со смертью этого выдающегося звонаря (1942 г.), казалось, была перевернута последняя страница истории русского колокольного звона. Но в самых отдаленных уголках России, а также в крупных православных центрах еще оставались те, кто хорошо знал, любил и помнил звоны, являясь хранителем колокольного искусства. Русский колокольный звон продолжал жить.